Как принято и во всех церквях святого Божьего народа, женщины пусть в церкви молчат. Им не дозволяется говорить, ведь закон ставит их в подчиненное положение. Если же они хотят что-нибудь узнать, пусть дома расспросят собственных мужей, а говорить в церкви для женщины — позор (1 Кор. 14:33-35, перевод А. Десницкого).

В ходе дискуссий относительно роли женщин в церкви наибольшие споры вызывают синтаксические, контекстуальные и исторические реконструкции. Однако в последние годы под сомнение оказался текст одного из ключевых «гинекологических» отрывков. Как полагает ряд исследователей (прежде всего Страатман, Фитцер, Баррет, Руэф, Фи и Пэйн), 1 Коринфянам 14:34-35 следует изъять из послания. Дело в том, что во многих манускриптах, представляющих западный тип текста, указанные стихи помещены после 40-го, тогда как в остальных рукописях они находятся на привычном месте¹. При этом они присутствуют во всех известных нам манускриптах.

Почему же некоторые ученые хотят изъять стихи 34-35 из текста? По их мнению, появление этих стихов в двух разных местах послания наилучшим образом объясняется тем, что данный отрывок представляет собой очень древнюю глоссу (примечание на полях), постепенно перекочевавшую в текст. Большинство переписчиков поместили глоссу после стиха 33, а остальные, не зная, куда ее вставить, расположили ее в конце главы. По словам Гордона Фи, «те, кто желает настаивать на аутентичности этих стихов, должны по крайней мере адекватно объяснить, каким образом появился такой порядок стихов, если Павел первоначально написал их как наши стихи 34-35» (Fee, Gordon. NICNT: The First Epistle to the Corinthians, p. 700). В подстрочном примечании Фи добавляет: «Суть в том, что, если эти стихи уже присутствовали в тексте после стиха 33, у переписчика не было никаких причин для столь радикальной перестановки». Прекрасный вопрос, хотя верно и обратное: необходимо адекватно объяснить, каким образом этот отрывок мог оказаться во всех известных нам рукописях, если его не было в оригинале.

В наши задачи не входит подробно разбирать доводы сторонников «короткого» текста, но несколько соображений высказать необходимо.

(1) Поскольку интересующие нас стихи присутствуют во всех рукописях 1-го Послания к коринфянам, утверждать, что их не было в оригинале, означает, что они должны были вкрасться в текст послания на самом раннем этапе копирования. Как рано? Гораздо раньше, чем конец II — начало III века, когда в тексте Евангелия от Иоанна появилась pericope adulterae (7:53-8:11). Раньше, чем начало II века, когда было написано «длинное» окончание Евангелия от Марка (16:9-20). И даже раньше, чем в текст Ефесянам 1:1 были добавлены слова «в Ефесе» (это должно было случиться сразу после того, как послание дошло до адресата, ефесских верующих, в 60 г. н. э., поскольку в самых древних рукописях эти слова отсутствуют). В таком случае, текст 1 Коринфянам 14:34-35, который присутствует во всех манускриптах — поразительная, уникальная вставка. Получается, что этот отрывок был добавлен практически в текст оригинала. Кто мог бы так поступить? И почему переписчики сочли интересующий нас текст частью подлинника, если он явно был написан на полях? Все это подводит нас ко второму важному моменту.

(2) Как предположил американский библеист Эдвард Эрл Эллис (см. Ellis. E. Earl. The Silenced Wives of Corinth (I Cor. 14:34-5) // Epp E. J; Fee G. D., eds. New Testament Textual Criticism: Its Significance for Exegesis [Oxford, 1981], pp. 213-220) — предположение было высказано в самом конце статьи, практически задним числом, — очень может быть, что дополнение на полях сделал сам автор. Поскольку дополнение было довольно обширным, апостол Павел мог заранее предупредить всякие подозрения, указав, что текст написан его рукой (например, поставив под ним свою подпись или как-либо иначе [см. 2 Фесс. 3:17]). В таком случае ни один переписчик не счел бы эти стихи неаутентичными. (К слову сказать, эта ситуация отличается от текстуальной проблемы в Римлянам 5:1, где разночтения касаются одной-единственной буквы (ἔχομεν/ἔχωμεν), а потому переписчики легко могли принять за оригинал вариант, использованный в тексте стиха. Вряд ли Павел стал бы подписываться под одной буквой!)

(3) Как же объяснить единодушие представителей западного типа текста, которые помещают интересующие нас стихи в самый конец главы? Я предполагаю (не более того), что переписчик западного Vorlage (нем. «образца») или предшествующей ему рукописи уже не мог разобрать, в какое место главы следует вставить текст с полей (возможно, стрелки или какие-то другие указатели просто стерлись), но, понимая, что речь идет о части оригинального послания Павла, счел необходимым вставить его хоть куда-нибудь. Безопаснее всего было поместить вставку в конец раздела, посвященного порядку в церкви (т. е. в конец 14-й главы), перед началом наставлений о воскресении. Хотя в первые века Новый Завет еще не был разделен на главы, переписчики могли определить места, где мысль автора меняется (обратите внимание на самые древние папирусы).

(4) Само расположение стихов 34-35 в тексте западного типа убедительно свидетельствует в пользу того, что автором отрывка был Павел, записавший эти стихи на полях оригинала². В противном случае нам будет очень трудно объяснить, почему ни один переписчик не заподозрил, что стихи 34-35 не аутентичны (значки, поставленные переписчиком на полях кодекса B, как отмечает Пэйн, не обязательно указывают на неаутентичность). Судя по всему, в нашем распоряжении нет манускриптов, на полях которых были бы поставлены звездочка или обелиск. Таким образом, у нас есть убедительные причины считать стихи 34-35 подлинными словами апостола, которые с самого начала находились на привычном месте в тексте главы.

1. Текстологические свидетельства Фи описывает следующим образом: «Большинство рукописей (в том числе P46 A B K Ψ 0243 33 81 1739 Maj) помещают эти стихи здесь [после стиха 33]; после стиха 40 они расположены в рукописях D F G 88* a b d f g Ambrosiaster Sedulius-Scotus, то есть во всех представителях западного типа текста» (NICNT: The First Epistle to the Corinthians, p. 699, n. 1). По поводу этих свидетельств нужно сделать несколько замечаний. Во-первых, Фи, по всей видимости, забыл про א, в котором интересующий нас текст помещен после 33-го стиха. Во-вторых, утверждение, что «все представители западного типа текста» помещают искомый отрывок после стиха 40, выглядит явным преувеличением, поскольку it^{dem, x, z} — это представители западного типа текста, однако в UBS они присоединены к большинству источников. В редакции Нестле-Аланда упоминается, что стихи 34-35 помещены сразу после 33-го в «lat», т. е. в большинстве старолатинских рукописей (все они относятся к западному типу текста). Далее следует отметить, что источники d f g представляют собой колонку параллельного латинского текста (или в последнем случае — латинскую строку в подстрочнике) рукописей D F G. Их свидетельства не следует учитывать, поскольку латинский и греческий текст в одном и том же манускрипте должны соответствовать друг другу. Таким образом, представители западного типа текста в данном вопросе, похоже, разделились почти поровну.

2. Фи упоминает точку зрения Эллиса, но не предлагает ее как возможное объяснение (там же).

Неразбериха в значительной степени связана с неадекватным пониманием значения глагола «говорить» (λαλέω) в словах Павла о том, что женщинам «не позволено говорить [λαλεῖν]» (14:34). По всей видимости, в более древнем греческом языке λαλέω могло использоваться в значении «говорить, болтать», поэтому один влиятельный лексикон утверждает, что Павел пытался ограничить стремление женщин «высказываться», поскольку собрание общины участвовало не только в богослужении, но и в обсуждении церковных дел: «Участие женщин-эллинисток в общественных дискуссиях противоречило обычаю». Однако мнение о том, что апостол пытался ограничить участие пророчиц в административных совещаниях (но не в проповеди!), вызывает сомнения. Такой вывод основан на довольно маловразумительных наставлениях относительно публичных речей, которые содержатся в одной надписи, датируемой временем до 178 г. до н. э. Для того, чтобы связать эти неясные указания с пресловутой возможностью того, что женщины в Коринфе проповедовали, нужно сделать целый ряд допущений — даже если точка зрения Павла отражает «второстепенное положение», которое греко-римские культы отводили жрицам по сравнению с их мужьями-жрецами. Действительно, некоторые из женщин, говоривших в Коринфе, по всей видимости, были замужем, и Павел ожидал, что они, если хотят чему-либо научиться, будут расспрашивать «мужей своих» дома (14:35). Однако предположение, будто эти же женщины, как и их мужья, были проповедницами и пророчицами, потребует огромной натяжки. В данном тексте в его нынешнем виде нет ничего, что позволило бы сделать такой вывод, более того, апостол совершенно отчетливо заявляет, что коринфским женщинам нельзя «и далее говорить [λαλεῖν]» (14:34). Для того, чтобы исключить любые сомнения, Павел еще раз повторяет инфинитив в следующем стихе, уточнив, что женщине «неприлично говорить [λαλεῖν] в церкви [ἐν ἐκκλησίᾳ]» (14:35). Именно это упоминание о «говорении в церкви» в первую очередь связывает предмет рассуждений с публичной проповедью. Недвусмысленность запрета в его нынешнем виде не вызывает сомнений у большинства читателей — хотя многие толкователи сегодня предпринимают любые мыслимые усилия, чтобы создать впечатление, будто простые слова Писания означают нечто иное.

Более того, лексическое объяснение, предлагаемое BDAG, игнорирует тот факт, что глагол λαλέω может означать проповедь или наставление с властью. Например: